Антон Маликов: полезно ощутить себя дураком
Новосибирский театр «Старый дом» превратился в психиатрическую клинику, где собрались адепты религиозного культа. В этом можно убедиться 28 июня.
В театре «Старый дом» могут позволить себя такую роскошь, как эксперимент, на массового зрителя не рассчитанный. Молодой московский режиссер Антон Маликов вернулся сюда ровно через год, после постановки «Недоразумения», мало кем понятое. И вот теперь — немецкий классик Герхард Гауптман, поставленный совсем не так, как все привыкли.
Главную роль тайного советника Маттиаса Клаузена в пьесе «Перед заходом солнца» в разное время играли такие столпы, как Освальд Глазунов, Николай Симонов, Михаил Царев, Кирилл Лавров. В «Старом доме» ее играет артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок. Эту пьесу обычно ставили как историю о светлом благородном человеке, который в 70 лет обрел второе дыхание благодаря любви к юной девушке, но алчная семья его погубила. В «Старом доме» это хоррор о деградации и саморазрушении личности, или, по словам режиссера, «меланхолия, депрессия, катастрофа». Ни одной светлой ноты.
— Вы говорите, ваш спектакль пронизан предчувствием глобальной катастрофы. Но мир всегда состоял из сплошных катастроф. В старых спектаклях по пьесе «Перед заходом солнца» тоже чувствовалось предчувствие глобальной катастрофы – 1932 год, приход Гитлера к власти. Теперь фашизм в прошлом, самые страшные катастрофы человечество уже пережило.
— Самые страшные катастрофы произошли в двадцатом веке. Миновали эпохи дикарей и варваров, человек поднялся на высокую ступень развития, но как такое возможно: будучи всесторонне образованным, любя музыку, литературу, искусство, создать Холокост? Как можно было убить миллионы человек? У меня это в голове не укладывается. Двадцатый век нас ничему не научил. Ни к какому новому гуманизму мы не пришли. Поэтому третья мировая война уже идет, только формы у нее другие. И от этого возникает новая экзистенция, новая меланхолия, новое ощущение катастрофы – еще глубже, еще трагичнее.
Участники спектакля перед репетицией
— Вы поставили старую пьесу совершенно по-новому, что не каждый принимает. Многие зрители раздражены и возмущены.
— Да, я прекрасно понимал, на что шел. Называю это актом самоубийства. Театр «Старый дом» предложил мне эту пьесу, а я никогда не собирался работать с северным модерном. Варианты переводов этой пьесы меня не устраивали. Надо было с этим что-то делать.
Польский драматург Мих Пабиан, человек, с которым мы смотрим на мир одними глазами, сделал сценическую редакцию пьесы, мы отдали это на перевод, который я прочитал на одном дыхании. Вот только каким образом я буду с этим справляться? В какую сторону двигаться? Три месяца интеллектуальной атаки — изучение истории немецкой драмы, трудов психоаналитиков. Затем с командой «Старого дома» мы прошли длинный путь. Он начался с лекции Миха о постдраме и концепции Postmemory, учении Фрейда, семинаре Лакана «Психозы». Мих на доске рисовал схемы, вёл образовательную часть, читал лекцию, делал экскурс в историю и современность. Всё это было совершенно новым для труппы.
Как обычно ставили Гауптмана? Старый человек влюбился в юную девушку, между ними пробежала искра, он миллиардер, она бедная, родственники миллиардера опасаются, что она получит все деньги, борются за свое благополучие и убивают отца. Это какая-то передача «Давай поженимся». Если бы мы пошли по традиционному пути, мы бы отдалились от очень важного дискурса. Не мог Гауптман написать столь примитивную вещь. Погрузившись в материал, я понял, что пьеса совсем о другом.
Анатолий Григорьев и Юрий Кораблин в спектакле «Перед заходом солнца»
— В традиционных трактовках спектакль начинается с помпезного празднования юбилея главного героя, а вы заменили его сеансом групповой психотерапии, во время которого проигрывается этот юбилей…
— После самоубийства любимой жены Маттиас Клаузен впал в депрессию, и семья решила его вытащить. Семейный психоаналитик создал на этом целую лабораторию, стал использовать клиентов как материал для своего медицинского труда, одержимый получить за него нобелевскую премию. Исходное событие, которое должно влиять на всех персонажей, – это самоубийство матери, жены Клаузена. Вся семья существует и деформируется внутри этой утраты. У них образовалась религия на этой почве. Их бог есть мать. Появление юной Инкен, на которой намерен жениться Клаузен, рассматривают как покушение на эту религию. Инкен мы определяли мотыльком, который влетает в комнату, начинает биться в лампочку и будет биться, пока не погибнет. А личностному распаду подвержен каждый.
Владимир Лемешонок и Софья Васильева в спектакле «Перед заходом солнца»
— После того как вы всё расшифровали, кажется, это само собой разумеется! Но только после… В общепринятой редакции пьесы тоже содержится достаточно намеков на психические отклонения персонажей, но постановщики не брали это в расчет. Вот я и хотела бы задать вопрос вашему учителю Леониду Хейфецу, как можно было на полном серьезе играть эту любовную историю. Его гиперреалистичный спектакль 1974-го года с Михаилом Царевым сейчас кажется безнадежно устаревшим.
— Время меняет акценты. Хейфец, используя версию 1932 года, был больше сосредоточен на смене эпох, на приближающемся фашизме, на пришествии к власти определенного типа личности. За этот спектакль Хейфец удостоился госпремии, его очень хвалил Товстоногов. Я встречался с Хейфецем до приезда сюда. Он спрашивал: «Что же тебя, Антон, интересует в этой пьесе?» Я ответил, что меня интересует одержимость Матиаса Клаузена реинкарнацией его жены за счет девочки, очень похожей на нее необычным цветом волос.
Маттиас и Инкен– два человека, одержимых своими желаниями, никак не пересекающимися. Маттиас Клаузен прожил жизнь с любимой женщиной, которая внезапно ушла от него, и живет внутри такой боли, что не может представить дальнейшую жизнь без нее. Я знаю немало историй, когда человек, потеряв любовь, начинает в следующих людях искать прошлое, тем самым уничтожая этих людей и себя. Это бессознательный путь к самоуничтожению. МаттиасКлаузен—очень жестокий человек, хищник — используя эту девочку, терпит крах внутри своей интеллектуальной идеи. И наступает боль не физическая, а интеллектуальная, когда человек приходит в точку ноль. Он жив, но он мертв.
Владимир Лемешонок в спектакле «Перед заходом солнца»
— Если не ошибаюсь, этот образ так еще никто не трактовал.
Когда театр предложил пьесу «Перед заходом солнца», первый мой вопрос был: кто будет играть МаттиасаКлаузена? Для этой роли требуется артист, который не закостенел, готов к новому. Интеллигентный, интеллектуальный, мощный. Мне рассказывали, что есть такой артист в Новосибирске, Лемешонок. Мне много рассказывали об его знаменитом Астрове. Мы встретились в сентябре прошлого года, долго-долго разговаривали, я рассказал о генеральной идее спектакля, о моем подходе. Стало понятно, что да, это он, и никто другой. Мне нужен был именно он.
Мы не сразу пришли к взаимопониманию. Допустим, мне 60 лет. Подходит ко мне молодой режиссер в два раза младше меня и начинает что-то заумное говорить. Но в свои 60 лет я не буду понимать его, тридцатилетнего. Какие мне нужно будет совершить усилия для того чтобы сделать шаг ему навстречу, этому молодому человеку. Я не должен для этого костенеть в знаниях и опыте, я должен сохранять в себе детское любопытство, стремление к новым открытиям. Владимир Евгеньевич сделал огромное усилие над собой! И мы вместе, дружно, плечо к плечу учили друг друга ходить.
— Нам эта роль кажется филигранной. Вообще, актеры в вашем спектакле работают потрясающе. Но если линия главного героя более-менее ясна, то в отношении многих обстоятельств темный лес. Откуда, например, я узнаю, что мать семейства покончила с собой? Как говорят в народе, без бутылки здесь не разобраться. Даете ли вы зрителю хоть какие-то намеки и зацепки?
— Не даю. Мне хотелось бы, чтобы зритель задавался вопросами, что же на самом деле происходит. Кому-то будет любопытно с этим разобраться, и он засядет за труды Марианны Хирш, прочитает Фрейда и Лакана, изучит творчество Гете, ознакомиться с биографией Гауптмана. Нужно быть открытым к театру, идти не со своими личными ожиданиями и требованиями, а с желанием погружаться в незнакомый материал. В этом и заключается богатство театра, когда он будоражит на новые знания, новые книги. Театр – это университет, а не развлечение.
— Получается, вы апеллируете к одному из тысячи.
— Если я буду думать об остальных, то это будет мимикрия, противоестественное движение против себя. Мне важно быть честным с самим собой, кому-то эта честность будет отвратительна, но кому-то именно она и нужна.
— Может быть, записать ваши комментарии к спектаклю на диск и продавать его вместе с билетом? А то эти «остальные» чувствуют себя дураками.
— Почувствовать себя дураком полезно. Я испытываю детский восторг, колоссальный восторг от осознания себя дураком. Так было, когда смотрел в театре «Фольксбюне» спектакль Франка Кастерфа «Капут». Ничего не понимал, начал звонить друзьям, узнавать, какую литературу прочитать, начал себя образовывать, чтобы второй раз пойти с новым багажом знаний. Хуже ощутить себя всезнайкой – это остановка, это смерть…
Беседовала Яна Колесинская
Фото: Яна Колесинская